Родом из детства

За окном деревья качаются,

Пробегает волна по траве,

Мысли к детству вновь возвращаются,

В книгу жизни, к первой главе.

Пролетело время, и строгими

Мы глазами смотрим вокруг:

Это жизнь путями - дорогами

Замыкает за нами круг.

То, что было когда-то таинственным,

Не серьезно, наивно теперь,

И жалею я об единственном:

Что захлопнулась в «сказку» дверь.

Что же возраст? Нельзя винить время:

Нам возможность дает оно жить.

Старый друг, молодое ли племя, -

Все должны своё время любить!

Думаю, что было мне тогда лет восемь - девять. Приехал я в очередной раз к деду в деревню Пчельник Советского района, Кировской области. Был пик лета - июль, сенокосная пора.

Вся деревня от мала до велика рано утром выходила на заливные луга заготовлять сено для колхоза. Работали все: кто косил, кто грёб, ворошил, сушил, кто метал стога. Мои местные друзья – ровесники Белобородовы Колька и Вовка возили на жердях копны сена. Все это делалось в каком-то приподнятом настроении, весело и дружно. И вот этот дух азарта, какого-то озорства и коллективизма привлекал и манил. И, хотя я всегда любил поспать, пришлось пожертвовать утренними сновидениями, чтобы окунуться в сплоченную единым порывом дружную толпу.

Ровесники мои уже были довольно опытными наездниками и, как мне казалось, лихо скакали на своих лошадках. Мне хотелось так же. Не помню точно, но, по-моему, именно мой дед, Сергей Петрович, подвел ко мне старую полудохлую клячу. Может быть, других просто не было, может быть, он боялся, что другая лошадь меня просто сбросит, а может быть, он предвидел то, что со мной случится позднее, и хотел отвадить меня от моей затеи - не знаю. В конце концов на клячу мою одели уздечку, и прямо на острую хребтину водрузили меня. Я был в восторге!

Рано утром, когда трава была еще влажной, вся эта ватага вереницей дружно отправлялась на луга. Впереди, с граблями наперевес, шли бабы и всю дорогу, туда и обратно, пели. Пели очень красиво, такими грудными, задушевными голосами. Иногда, особенно когда исполняли частушки, пели озорно, задорно и как-то по-залихватски. А ведь работали от зари до зари, с отдыхом лишь на обед. Обедали там же, все вместе. Прямо на берегу, в большом котле, специальный кашевар готовил обед. Колхоз для этих целей выделял продукты и обязательно мясо (забивали то теленка, то овцу, то ещё какую-нибудь живность). Работа ведь была очень тяжелая, требовались силы. Не знаю, как другие, но мы, шантрапа, наедались, что называется, «от пуза»! Вечером, несмотря на усталость, пели вновь. И откуда только силы брались, словно дух какой-то вселялся в этих женщин. Кстати, слово «женщина» тогда было не в ходу, бабы, и никто не обижался. Назови-ка так сейчас какую-нибудь из них, тебе глаза выцарапают, а тогда просто бабы. Они шли и пели, хотя каждая знала, что дома ее ждет не отдых, а огород, полный двор скотины и куча детей (помалу тогда не рожали), которых еще нужно накормить, обогреть, приласкать. А утром, чуть свет, подоить корову, покормить поросят, выгнать другую живность, что-то приготовить семье, прежде всего, детям на день, и снова на луга – косить сено и песни петь. Тогда я был мал, все казалось нормой, какой-то обыденностью. А вот сейчас, зрелым умом уже, не понимаю, когда же они спали?

Написав вот эти строки, я вдруг серьезно задумался. Вот если бы нашелся в стране человек-ваятель, который бы сумел увековечить подвиг русской, в частности вятской бабы, я бы первый не пожалел денег на это мероприятие. И делать это надо сейчас, пока живо наше поколение. Потомки наши этого не видели, не знают и уже никогда не увидят.

Но вернемся к моей кляче. Вместе со всеми друзьями неспешно доехали до лугов. Возить копны, в общем-то, дело нетрудное, тем более, что крепить копны на жердях и освобождать их было делом других ребят повзрослее. Мне бы самому этого просто не сделать тогда, да и на лошадь без посторонней помощи не сесть. Это много позднее, через несколько лет, мы все это делали сами, и на лошадь легко залезали. С моей старушкой мы, в общем-то, нашли общий язык сразу. Я ее особо не понукал, работу свою она и без меня знала. Я только правил, куда ехать. Так размеренно, худо-бедно, мы доработали до обеда. В обед лошадей всегда купали, купались и сами. Мероприятие это, видимо, всем нравилось, поэтому все дружно поскакали к озеру. Моя лошадка тоже перешла на бег, но ненадолго. Обо что-то запнулась и стала падать. Я через ее голову перелетел далеко вперед, как колобок, несколько раз перевернулся и вскочил на ноги. Лошадь не упала, обошлось, но больше скакать на ней я не рискнул.

Купанию на сенокосе можно посвятить отдельный рассказ. Работа на покосе довольно пыльная, все тело исколото и покрыто пыльцой трав и еще какой-то сенной трухой. Входишь в воду, оно начинает роптать, саднить и довольно сильно болеть. Но вода все смывает, прохлада успокаивает, и начинается какая-то истома-нега. Там же в воде я прочувствовал свои грядущие страдания. Что-то саднила моя пятая точка, но терпимо, может быть, прохлада воды помогла. Остаток дня прошел без больших приключений, но к концу дня я почему-то стал замечать, что другие пацаны ездят не на голых лошадиных спинах, а кто на телогрейке, кто-то, может быть, на седле или на каком-то другом покрытии. Да и спины у тех лошадок были совсем другой конфигурации.

Вечером поповка моя болела всё больше, но настоящие испытания начались утром. Промежность покрылась сплошной коркой, местами трескалась и болела так, что я не только на лошади, на табуретке или скамейке сидеть уже не мог. Ходить тоже было больно, оставалось только лежать. Как закончилась эта моя эпопея с мозоленной попой, не помню. Знаю только, что позднее я не ездил на голой спине лошади, а научился и запрягать их, и копны возить, и ещё много чему научила меня деревенька Пчельник. Зарабатывал я и трудодни, за что меня особо хвалила бабушка. Но никогда уже с такой опрометчивостью и восторгом я не брался за новое дело. Наверно, именно тогда меня впервые посетила житейская мудрость.

А вспомнил я о своем первом выезде на лошади через шестьдесят с лишним лет вот по какому поводу. У любого мужчины есть так называемое второе сердце – предстательная железа. И вот когда с годами она начинает барахлить, жизнь перестает быть комфортной. Простатит, частое мочеиспускание и другие «прелести». Не миновала чаша сия и меня. И вот, лет десять назад, приятель задает мне вопрос: «Думаешь, почему в девятнадцатом веке у женщин очень популярны были гусары, драгуны и другие конники? Да потому что у них никогда не было простатита. Во время езды промежность массажировалась, и никаких проблем не возникало». Около месяца назад собрались мы с зятем в Нижегородскую область. Вспомнил все это и подумалось. Лошадь взять негде, но нельзя ли что-либо изменить, имитировать этот процесс?! В машине ведь тоже трясет, не так, конечно, но всё же. Взял небольшую палочку, типа эстафетной, обмотал тканью и обвязал лентой, чтоб не разворачивалась. Всю дорогу, туда и обратно, ехал на своем изобретении. Может быть и случайность, но по нужде не останавливались ни разу, а ведь проехали под триста километров в каждую сторону.

Но вернемся вновь к послевоенной деревне и её жителям. Думаете, покос было самое трудное время? Отнюдь. Были ещё жатва, копка, пахота, посев и другие работы. А в деревнях-то, в основном, бабы, а еще старики, подростки да инвалиды. Мужиков поубивало на войне. Бедные женщины и пахали, и боронили, сменяя друг друга. Осенью убирали урожай, а зимой шили, пряли, ткали, вязали, одевая себя и других. И все это без электричества, при свечах и керосиновых лампах.

Я вот с детства очень любил удить рыбу. Много времени проводил то на реке, то на озере. Но рыбачил всегда один, потому что ровесники мои были всегда чем-то заняты. Ловля на удочку считалась делом несерьезным, пустой тратой времени, баловством горожанина. Рыбы тогда было много, и ловили ее мордами, сетями, бреднем, неводом и другими снастями. Принимал участие в коллективном лове и я, но было это крайне редко, из-за недостатка у селян времени. Совсем не хочу сказать, что жили в деревне тогда одни паиньки. Как и везде, люди как люди, со своими достоинствами и недостатками. Да и мы росли сорванцами. Воровали в полях горох, брюкву, турнепс, да все, что в рот лезет. Залезть в чужой сад или огород, да не вопрос! Взрослые нас наказывали, конечно, но как-то с пониманием - жестокости не было. Не было и пьянства, как сейчас. В престольные праздники, когда в деревню съезжалась вся округа, пили, конечно. Пили с какой-то удалью и бравадой, но только по праздникам и только мужики, бабы только пригубляли.

В ту пору деревня облагалась налогом, а денег не было. На трудодни давали гроши, да и то, в основном, натурой. Берегли каждую копейку. Все самое ценное и вкусненькое: масло, яйца, сметану, молоко, мед - несли в город, на базар, так раньше называли рынок. У кого в руках было ремесло: пимокаты, столяры, бондари, гончары - работали на тот же базар. Жили очень трудно, по современным понятиям не жили, а выживали. Но жили честно, дружно и даже весело. Унывать было некогда, надо было работать и кормить семьи. Как я уже говорил, люди были разные, но всех объединяло одно – трудолюбие. Бездельников не любили, их сторонились, да им, как и пьяницам, было просто не выжить. Естественный отбор тогда помогал обществу, очищал его.

Как-то так получается, что за время повествования я второй раз прихожу к теме памятников. Наверняка, в нашей необъятной России где-нибудь есть, не может не быть, памятник деревне. Я, правда, не встречал ни разу. А как было бы здорово на заброшенной, заросшей уже земле Пчельника, где-нибудь у озера, установить хотя бы небольшой обелиск, который в назидание потомкам говорил бы, что здесь стояла деревня, в которой жили добрые, честные и очень трудолюбивые люди. Работая от зари до зари, они растили детей, воспитывая их на собственном примере. Благодаря таким, как они, страна наша выстояла и победила в страшной войне, восстановилась после разрухи, проложила дорогу в космос и стала великой ДЕРЖАВОЙ, несущей ДОБРО в этот несправедливый, злобный и жестокий мир.

И хотя я отчетливо понимаю, что проехать по заросшим полям на Пчельник сейчас можно только на лошади или велосипеде и мало, что можно увидеть там, кроме брошенных, опустевших, полусгнивших домов, – душа моя болит и стонет.

Может быть, в Советске, Кирове или Йошкар-Оле установить памятник «брошенной» деревне, коих сейчас тысячи по всей России и в нашем регионе?!

Наш долг – успеть исполнить бы всё это, вот только младшей маминой сестре, которая в своё время написала стих:

До невесты жила я в деревне,

Пчельником звали её...

уже восемьдесят четыре года. И если вдруг моя мечта осуществится, она из Нижнего Тагила едва ли сумеет приехать.

А чтоб осуществить мечту, нужны знания, опыт, инициатива, большое желание достичь цели и ... деньги. На государство в наше время рассчитывать не приходится. Опять же понимаю, что не у всех бывших деревенских есть сейчас средства и здоровье. Но сколько сейчас богатых людей, для которых эти траты – сущая мелочь. Наверняка, есть среди них и выросшие в деревне. Для них мелочь, а скольких бы людей они вспомнили, скольких бы сделали счастливыми.

Поэтому: НЕРАВНОДУШНЫЕ! Отзовитесь! Жду отзывов и предложений! Вместе мы всё сможем сделать!

Мой адрес: Республика Марий Эл, г. Йошкар-Ола, ул. Пролетарская, д. 63, кв. 79. Салину Виктору Ильичу.

Контактные телефоны: 8-902-438-15-58, 8-987-716-68-57.

Что же возраст? Время винить нельзя:

Оно казнит нас, оно возносит.

Где вы, мальчишки, мои друзья?

Душа моя вас снова просит!

Этот и другие материалы читайте в газете НВВ №15 от 14.04.2017 г.
(Советск, Пижанка, Лебяжье, Верхошижемье, Арбаж).